Проблемы появления псевдостран

Каталония и Курдистан делают недостаточно для самоопределения, считает Кришнадев Каламур.

Что такое страна? Это место вроде Соединённых Штатов, которое признано всеми другими странами и является членом Организации Объединённых Наций? Или вроде Косово, которое признано большинством мировых держав, но не является членом ООН? Куда отнести Тайвань, у которого есть собственное правительство и вооружённые силы, несмотря на претензии Китая? И что делать с образованиями вроде Каталонии и иракского Курдистана, многие граждане которых проголосовали за выход из состава тех стран, в которых они сейчас входят?

«Действительно, когда мы говорим о стране, мы говорим о политической территории с населением, правительством и юридически признанными границами, которые имеют суверенитет» — пишет мне по электронной почте Ребекка Ричардс, преподаватель международных отношений в Университете Кила, в Великобритании — «это юридически определённые формы на карте».

Но, как указала она, всё немного сложнее, чем просто линии на карте.

«Мы обычно считаем, что государство имеет суверенное признание, когда получает членство в ООН — это признание международным сообществом» — говорит Ричардс. В ООН состоит 193 страны, это число почти в четыре раза выше, чем во времена основания организации в 1945 году, подавляющее большинство новых членов присоединились в 50-е и 60-е годы, когда европейские страны теряли свои азиатские и африканские колонии; и в 90-е годы после распада Советского Союза и Югославии. С 2000 года к ООН присоединились только два новых государства: Восточный Тимор и Южный Судан. Для этого есть несколько причин — в основном правовых и политических, но не чисто географических.

В Конвенции Монтевидео 1933 года, в которой изложены современные признаки государственности, говорится, что страна должна обладать постоянным населением, определённой территорией, правительством и способностью вступать в отношения с другими странами.

«Конвенция была написана в эпоху заката империй и колонизации, поэтому для современности или будущего не так уж совершенна» — пишет Ричардс — «имеет смысл расширить правовое пространство для создания новых государств с предположением, что признание автоматически ведёт к деколонизации. И именно так произошло в случае большинства постколониальных государств, которые обрели независимость в XX веке».

Но во втором десятилетии XXI века мир выглядит совсем по-другому: больше стран, а также больше сепаратистских движений. Большинство потенциальных государств удовлетворяют как минимум одному из критериев, установленных в Монтевидео: у них постоянное население. Некоторые скажут, что есть и определённая территория, но это, вероятно, будет оспариваться любым правительством. Кто-то может даже обладать способностью вступать в отношения с другой страной. Примером может служить Тайвань, у которого есть определённая территория, постоянное население и правительство, способное вести внешние отношения — с учётом некоторых ограничений — но которое не считается суверенным большинством стран в мире и не является членом ООН.

Существует другая, возможно, более важная причина, по которой новые государства так редко появляются и признаются другими. Материнское государство, согласно международному праву, должно уступить территорию.

«Существующие суверенные государства не очень любят отказываться от своей территории. И другие суверенные государства не стремятся признавать новые государства без санкции государства родительского» — говорит Ричардс — «ведь это не только вызовет серьёзные вопросы о норме суверенитета, но и установит опасный прецедент. Кому понравится, когда внешнее государство признаёт чужой суверенитет на вашей территории?

Это не академический вопрос для десятков стран, в которых есть сепаратистские движения. Возможно, не случайно Испания, где тупик в отношении Каталонии является лишь одной из территориальных проблем, не признала Косово, которое в 2008 году отделилось от Сербии. Большинство стран, включая США, признают Косово, но из-за того, что Россия и Китай обладают правом вето в Совете Безопасности ООН, это государство в ОО не вошло, а, следовательно, не считается суверенным по международному праву. Другой вызов для Косово состоит в том, что Сербия, страна, от которой эта территория отделилась, отказывается признать их независимость.

Этот тупик помогает объяснить, почему попытка Каталонии и Иракского Курдистана по самоопределению не имеет перспектив. Оба образования пользуются широкой внутренней поддержкой независимости, но центральные правительства как в Мадриде, так и в Багдаде выступают против инициативы. И причина та же самая, по которой эти образования хотят отделиться в первую очередь – экономические выгоды. Но это не означает, что новые государства будут экономически жизнеспособными сами по себе. И они сталкиваются с оппозицией не только со стороны своих родительских государств, но окружающих их стран — в случае Каталонии, с членами Европейского союза, а в случае иракского Курдистана — с Турцией, Ираном и Сирией.

«Таким образом, право на самоопределение сталкивается с суверенитетом и территориальной целостностью» — говорит Ричардс — «вы можете объявить независимость (акт самоопределения), но если суверенный контроль над этой территорией не будет передан родительским государством, этот акт самоопределения более чем вероятно закончится пшиком». Это может можно увидеть на примере нынешнего политического тупика в Каталонии: правительство в Мадриде угрожает отозвать автономию. Таким образом правительство Каталония в настоящее время пользуется наказанием за референдум, который был признан незаконным конституционным судом Испании.

Страны, присоединившиеся к ООН с 1945 года, сделали это в условиях, которых нет у Каталонии и Курдистана. Когда бывшие колонии стали независимыми, они сделали это с одобрения стран, в составе которых они находились. Распад Советского Союза произошёл с мирным определением границ; в случае государств-преемников Югославии (Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Сербия и Македония), отделения Тимора от Индонезии и Южного Судана от Судана, компромисса удалось достигнуть благодаря мирным переговорам. При отсутствии повторения любого из этих условий трудно понять, как могут оформится новые страны. Действительно, с 1945 года только Бангладеш в 1971 году и государства, созданные в результате распада бывшей Югославии в 1990-х годах, в конечном итоге стали результатом односторонних деклараций о независимости и только после того, как были предприняты войны, чтобы предотвратить это.

В этом заключается загадка: как национальные государства и международная система должны поступать с призывом к независимости в системе, которая их не поощряет? Одной из моделей является более высокий суверенитет внутри границ: Венето и Ломбардия, два из самых богатых регионов Италии, на выходных проголосовали за большую автономию. Результаты не признаны, но правительству в Риме их будет непросто игнорировать. По иронии судьбы, именно такая автономия, которую имела Каталония, оказалась недостаточной и теперь стоит на грани краха.

Оригинал: The Atlantic